Главная » Файлы » Сочинения по русской литературе » Сочинения на свободную тему

Из непридуманного... (По дневникам моей бабушки)
13.11.2009, 21:15
О неподатливый язык!

Чего бы попросту — мужик,
Пойми, певал и до меня!
«Россия, родина
моя!»

М.Цветаева.

Ночная тишина,
обволакивающая Землю, нежно и ласково обнимала меня за плечи, баюкая,
как ребенка. Я закрыла глаза и почувствовала, как тихая музыка снимает дневную
усталость. И я, закрыв книгу, долго, долго смотрела на звездное небо, такое
же недосягаемое, как и во времена Коперника.

Звезды слабо подрагивали
неяркими лучиками, словно снисходительно подмигивая мне, такой маленькой
и беззащитной. У меня было такое впечатление, что Вселенная, необъятная,
непостижимая, равномерно дышала, и было очень трудно представить себе
что-то, способное взорвать этот покой.

В эту ночь все было
необычно. Даже луна светила как-то по-особенному.
Ее приглушенный свет проникал сквозь ресницы в прикрытые глаза и, щекоча нервную
систему, спускался прямиком в мою растревоженную воспоминаниями душу.


Передо мной проплывали неясные образы — своеобразные сплавы реального
и нереального. В какой-то момент мне даже показалось,
что это я, а не Набоков, брожу ночью по мокрым площадям и набережным, грустно
улыбаясь своему счастью. А счастье-то заключалось в возможности
тихо радоваться и изумляться тому, что где-то еще так же тоскливо
моросит дождик, и только задумчивый фонарь, этот молчаливый свидетель, слабо
мерцает в темноте. Да, «у эмигрантов — грустная судьба», — вдруг вспомнила
я фразу, сказанную, увы, не мною.

Это было давно... Настолько давно,
что, возможно, не я была участницей этих событий. Может быть, я услышала
эту историю от той молодой девушки, портрет которой стоит у меня на письменном
столе? Я часто смотрю в ее печальные глаза и пытаюсь примириться с прошлым.
Я всегда избегала этих воспоминаний, потому что мне очень больно заново
переживать все то, что еще так свежо в глазах девушки с портрета.
Я уже в том возрасте, когда примиряются со своим прошлым и стараются понять
и простить.

Так уж случилось, что я волею судьбы оказалась в числе
эмигрантов. Наша семья, довольно богатая и знатная в Москве, под угрозой смерти
вынуждена была бежать в Бельгию. Мой отец пошел на это только ради нас с мамой,
потому что бегство из России было для него, по сути, смертной казнью, и я просто
бессильна передать его душевные муки. Но в то время мне казалось, что в целом
мире нет никого, страдающего сильнее и глубже меня, ведь я расставалась
с любимым человеком. Последнюю неделю перед отъездом я ходила, словно в тумане,
все время повторяя с какой-то трогательной наивностью: «Господи,
отведи большевиков от нашей семьи. Я умоляю тебя, смилуйся над нами, не допусти
отъезда, не допусти...» «Не допусти», — шептала я и во сне, захлебываясь
слезами. Но, видно, нам на роду было написано умереть на чужбине...»
В
тот самый последний вечер, самый последний в той, давно ушедший жизни,
я, обессиленная и почти мертвая от душевной тоски, молча вошла в гостиную.
За столом сидели отец и мать. Мои шаги так гулко раздавались в пустой квартире,
ставшей вдруг такой чужой и неуютной, что мне стало жутко. Мне казалось,
что это зловещее эхо вечно будет во мне. Это новое состояние неприятно поражало
меня, потому что такого со мной никогда не было: глухая, безнадежная тоска
тяжело ворочалась в моей душе, и мне казалось, что и нет ничего, ничего, кроме
этого заунывного душевного скрежета. Все это было так нелепо...

Уезжали
мы утром. Я жадно всматривалась во все, окружающее меня, и всеми силами пыталась
запечатлеть в памяти ту самую Родину, о которой я, как мне казалось, буду
вспоминать. Я старалась запомнить ее такой, какой ее описывали
те, кто уже когда-то ее потерял. Эти воспоминания так часто потом
в эмиграции вызывались мною, что теперь, в моем возрасте, мне не составило труда
их восстановить. До вокзала мы решили идти пешком, хотя это было довольно
опасно. Я даже не знаю, почему нас ни разу не остановили красноармейцы,
подозрительно провожавшие нас взглядами. Может быть, горе и вправду объединяет
враждующих людей? Только одна баба, глупая до чрезвычайности, наверняка, бывшая
кухарка, подскочила к нам и, подбоченившись, насмешливо заорала: «Ишь,
бур-жуи-и-и, теперь пешими ходють. Хороша новая власть!» Этот
неприятный случай заметно приободрил нас, и мы, вспомнив о той опасности,
которая, возможно, ожидала нас за каждым углом, прибавили шагу.

В поезд
мы садились почти весело. Отец даже грустно пошутил. Мы начали строить планы,
обсуждать нашу будущую счастливую и обеспеченную жизнь — жизнь без страха
за жизнь. Вскоре мы даже перестали украдкой поглядывать в окно,
так как однообразно мелькающие дачные домики нам порядочно наскучили. Мы решили
подкрепить свои силы едой. Позавтракав, мы все втроем устроились на нижнем
диванчике и застыли в ожидании чуда. Чутье подсказывало мне, что мама, прекрасно
владеющая своим голосом, сегодня особенно поразить меня. Она взяла в руки гитару
и запела... Кажется, это был старый цыганский романс. Звуки ее голоса,
переплетаясь со стуком колес и жалобным плачем гитары, создавали необычную,
но очень красивую и трогательную мелодию — мелодию отчаяния и тоски. А меня
эта музыка почему-то успокаивала, и все мои проблемы казались
мне такими маленькими. Мне было настолько хорошо и уютно, что я забыла
о жестокой действительности; волна нежности к этим родным мне людям, захлестнула
сердце и тогда я впервые осознала, что свою родину я увезла с собой и мне теперь
ничего не страшно...

...Папа умер на второй день нашего пребывания
в чужой стране. И сейчас, по прошествии стольких лет, перебирая в памяти
малейшие детали его последних часов и анализируя его предсмертные слова,
я наконец-то поняла, что он и не уезжал никогда из России.
Он остался там, где был его дом, где была его Родина. А Родина была там,
где он служил Отечеству верой и правдой. И хотя новое правительство
его разжаловало и вытеснило из страны, он не оставил свой пост и уехал из страны
только потому, что ему просто нечего стало защищать... Не было уже ни армии,
которой он командовал, ни царя, ни Отечества, которым служил всю свою жизнь.
И он решил спасти хотя бы нас. Мы же с мамой в то время не могли понять
и осознать всю глубину его трагедии. Наверное, мы просто считали его менее
чувствительным и ранимым, ведь он всю свою жизнь был храбрым и отважным
человеком, не признающим «всякие сантименты».

В тот злополучный вечер
мы, закончив распаковывать те немногие вещи, что нам удалось спасти, собрались,
как обычно, в гостиной. После ужина он встал из-за стола, и было
что-то зловещее в его молчании. Он медленно перекрестился на икону
и произнес неторопливо, точно в раздумье: «Неужели все?» Я посмотрела на маму.
Она поняла тайный смысл его слов, но не хотела тревожить меня. Повернув
ко мне свое лицо, все еще бледное и испуганное, она криво улыбнулась одними
губами и, погладив меня по голове, сказала: «Разве ты не видишь, что папа устал?
Да и всем нам пора уже спать». Даже не знаю, почему я поверила ей тогда.
Наверное, я ждала именно такого объяснения. Я поспешно встала из-за
стола и, пожелав родителям доброй ночи, отправилась спать... И одного
из них я уже больше никогда не видела живым.

Мама, мой добрый
ангел-хранитель, уберегла меня от соприкосновения с ужасом смерти.
Часто получается так, что человек не осознает и не ценит то, что дано
ему судьбой. Понимание приходит позже, а иногда даже слишком поздно. Только
сейчас я понимаю, что мои родители заменили мне Родину, заполнили тот вакуум,
образовавшийся после ее утраты; но для них самих эта потеря оказалась
невосполнимой. Я часто размышляла о судьбах отца и матери, и не побоюсь сказать,
что они воплотили в себе не только Родину, но и честь. Отец даже жить не смог,
когда не увидел для себя возможности проявлять ее. Видимо, честь для него
состояла прежде всего в защите Отечества.

А мама в сорок первом сдавала
денежные крохи на поддержку армии той страны, которая когда-то
не позволила ее семье жить на Родине. Это ли не честь? В течение всего военного
пятилетия жить мгновениями от одного скупого сообщения о ходе сражений
до другого — это ли не честь в нашем-то положении?

В своих
размышлениях я все чаще прихожу к выводу, что если для человека значимо, весомо
понятие «Родина», если это для него не просто красивое слово, то такому человеку
понятно и слово «честь». Иначе говоря, в его сознании эти понятия вместе,
их нельзя разделить. Я не была особенно близка со своей матерью, во всяком
случае, мы никогда не говорили о том, что волновало нас в те самые тревожные
месяцы нашей жизни. И только лет десять назад я получила возможность прочитать
записи, сделанные моей матерью перед смертью: «...Человек, покидающий Родину,
теряет связь между прошлым и настоящим...»

...Никогда уже больше
не вернется детство в воспоминаниях, и нет уже ничего, что могло бы напомнить
мне о том, что я живу еще. Где тот дом, где я впервые испытала наивный и чистый
восторг, вызванный изумительно прекрасной радугой, случайно увиденной сквозь
запотевшее окошко детской? А куда исчез тот суеверный ужас перед майской грозой,
самой первой в жизни? И я не знаю другой Родины, кроме этой, бесконечно милой
и дорогой моему сердцу».
Категория: Сочинения на свободную тему | Добавил: alexlat | Теги: კჯჰ, Сочинения по русской литературе Просмотров: 669 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]