| Главная » Файлы » Изложения » Изложения |
В кроссворде вопрос:
| 06.04.2012, 19:41 | |
| В кроссворде вопрос: "Большая куча сена". Ответ: "Стог". Но, Боже мой! Разве же стог - это большая куча? Тогда и про дом можно сказать, что это куча кирпичей, а еще лучше - куча глины. Стог - это архитектурное сооружение. Стога метали (называлось - метать стог) истово, с любовью и мастерством. Даже место для стога подчас выбирали такое, чтобы он красиво смотрелся и украшал собой землю, пейзаж. По крайней мере вписывался в пейзаж, а не торчал где-нибудь возле дороги, как комочки в глазу. Были мастера метать стог. Один мастер мог руководить при этом несколькими мужиками. Они стояли наверху и метали, а подавать им сено (или клевер) могли молодые парни, подростки. Это - второстепенная работа, требующая только силы, а не мастерства. Сначала прикидывали, какого размера надо заложить стог. Размер будущего стога определялся в пудах. Скажем, решили делать стог на двести пудов. Для этого основание стога должно быть определенным. Столько-то шагов в длину, столько-то в ширину. В дальнейшем это основание будет уже само диктовать все остальные пропорции. До середины своей высоты стог постепенно расширяется во все четыре стороны (основание у него прямоугольное, а не бесформенное), потом метальщики начинают стог вершить, то есть постепенно сужать, заострять, наподобие купола или шатра. Их там на стогу человек пять-шесть, они вместе со стогом поднимаются все выше и выше к небу. Вилы, чтобы подавать им сено с земли, нужны все длиннее и длиннее, были такие вилы "троешки" (то есть о трех железных зубьях) с очень длинными черенками. Подденешь навильник сена и перебираешь руками по черенку, поднимая пласт сена все выше и выше. Приходится подавать сено уже не с земли, а стоя на телеге. В редких случаях устраивали около стога помост. Сначала сено - на помост, а потом уж и ввысь. Сыплется за рубаху труха, щекочет и колется. К тому же - тело потное. Труха к нему прилипает. Все больше заостряется стог. Теперь шестерым метальщикам там было бы тесно, постепенно спускается то один, то другой, и остается завершить стог кто-нибудь один. И надо сказать, что спуститься ему с вершины стога потом не самое простое дело. Стог высок, покатость его крута, а в нижней части он и вовсе отвесен. Но спускались, никто еще не остался на стогу ночевать. Наконец, стог со всех сторон очесывают граблями, чтобы он был гладким, опрятным. С возвышенности посмотришь на долину, расстилающуюся внизу, а там - стога. Или еще и так: "Над скудной глиной желтого обрыва в степи грустят стога". Стога наравне (не наравне, конечно, но все-таки) с церквами и колокольнями украшали русскую землю. №22 Твардовский Трудно писать о человеке, с которым недавно расстался, которого любил, знал больше двух десятков лет, хотя дружба с ним была далеко не легка. Да, Твардовский не относился к людям, с которыми легко и просто. Но общение с ним, в каком бы настроении он ни был, всегда было интересным. Он никогда не старался казаться умнее, чем он есть, но почему-то всегда чувствовалось его превосходство, даже когда в споре оказывалось, что прав именно ты, а не он. Побежденным, как и большинство людей, признавать себя не любил, но если уж приходилось, то делал всегда это так по-рыцарски, с таким открытым забралом, что хотелось тут же отдать ему свою шпагу. Да, в нем было рыцарство, в этом сыне смоленских лесов, светлоглазом, косая сажень в плечах, умение отстаивать свою правоту, глядя прямо в глаза, не отрекаться от сказанного и не изменять в бою. Это навсегда привлекло меня к нему. Мы познакомились с ним почти сразу после войны. Обоим было тогда лет по тридцать пять. Но он уже ходил в знаменитых писателях, "Теркина" все знали наизусть, а я пришел к нему в кирзовых сапогах, в гимнастерке с заплатанными локтями и робко сел на краешек стула в кабинете. Некоторое время он внимательно и доброжелательно меня разглядывал, а это всегда смущает, потом огорошил вопросом: "Это что же, вы безопасной бритвой так ловко пробриваете усы или опасной?" Я растерялся, но вынужден был признаться, что да, безопасной. Он часто потом возвращался к этим злосчастным усам: "И вот так вот, каждое утро, перед зеркалом, железной рукой? И вот здесь, посередке, тоже? Ну-ну, очень неплохо надо к себе относиться, чтоб этим заниматься". И пожал плечами... Вообще Трифоныч не прочь был иной раз смутить человека каким-нибудь неожиданным суждением или вопросом. Но в тот раз не думаю, чтоб он хотел как-нибудь задеть меня - весь вечер он был удивительно внимателен и заботлив. Просто он очень не любил, и не всегда мог это скрыть, людей, слишком много уделяющих себе внимания. Какие-нибудь красные носки или излишне пестрый галстук могли сразу же его настроить против человека. Вообще пошлость, в любых ее проявлениях, была ему противопоказана. Я видел, как на глазах терялся у него интерес к такому человеку. Я говорю сейчас обо всех этих мелочах не только потому, что из мелочей складывается целое, а потому, что именно сейчас, через каких-нибудь два месяца после того, как я его хоронил, Твардовский близок и дорог мне именно этими его черточками, его взглядом, иногда суровым, редакторским, а иногда таким добрым, даже детским, его улыбкой, замечанием, жестом. Может быть, с ним не всегда было легко дружить, но от одного сознания, что он есть, всегда становилось легче. | |
| Просмотров: 1254 | Загрузок: 0 | Комментарии: 1 | | |
| Всего комментариев: 0 | |