| Главная » Файлы » Сочинения по русской литературе » Бродский И. А. |
Пространство и Время в интерпретации И.Бродского.
| 07.04.2012, 16:58 | |
| Пространство и Время в интерпретации И.Бродского. Категории пространства и времени принадлежат к числу наиболее общих универсальных категорий культуры, а, следовательно, и литературы. Пространство и время включает в себя весь комплекс проблем, связанных с жизнью художественного текста. Будучи ориентированным на создание целостной модели мира, пространство и время содержит концептуальные моменты мировосприятия автора и общие принципы преобразования их в художественную ткань текста. Для обозначения связи пространства и времени в научной литературе широко используется термин "хронотоп". Его появление связывают с именем М.Бахтина, который придавал понятию культурно-мировоззренческое значение. Ученый определяет хронотоп как "слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом." (6;121). Смысловое содержание пространства и времени взаимно выявляют друг друга так что "приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем (там же; 122). По мнению М.Бахтина, в хронотопе раскрывается не только временная реальность мира и культуры, но и сам человек, ибо его образ и тип в культуре в целом "существенно хронотипичен". Литературно-поэтические образы, формально развертываясь во времени (как последовательность текста) своим содержанием воспроизводит пространственно-временную картину мира. Эти категории являются определяющими и для философской лирики И.Бродского. на это указывает А.Ранчин, подчеркивая концептуальную связь между инвариантными темами поэтического мира Бродского - отчуждение "Я" от мира, от вещного бытия и от самого себя, от своего дара, от слова - и "неизменными атрибутами этой темы - время и пространство как модусы бытия и постоянный предмет рефлексии лирического "Я" (62;68). Рассмотрению пространственно-временной организации философской лирики Бродского посвящен этот раздел. В пространственно-временном строе лирики Бродского проявляется характерная для постмодернизма проекция нескольких временных пластов на пространственную ось координат. События, происходившие в разные исторические периоды воспринимаются одновременно и в настоящем, что создает эффект вневременности. Так, в "Конце прекрасной эпохи" доминируют темы завершенности, тупика, конца пространства и времени: "Грядущее настало, и оно переносимо..." но здесь же появляется и тема запредельного существования, преодоления границы во времени (цикл "Post aut detateni nostram"). Последнее стихотворение цикла посвящено попытке (и попытке удавшейся) преодоления пространственной границы - переходу границы империи. Начинается оно словами: "Задумав перейти границу...", а заканчивается первым впечатлением от нового мира, открывшегося за границей, - мира без горизонта: ... вставая навстречу еловый гребень вместо горизонта. Мир без горизонта - это мир без точки отсчета и точки опоры. Стихотворения первых эмигрантских лет пронизаны ощущением запредельности, в прямом смысле слова за - граничности. Это существование в вакууме, в пустоте: Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря. (II, 397). Вместо привычных характеристик пространства - времени здесь что-то чуждое и непонятное: Перемена империи связана с гулом слов с лобачевской суммой чужих углов, в возрастанием исподволь шансов встречи параллельных линий, обычной на полосе... (II; 161). Для поэзии Бродского вообще характерно ораторское начало, обращение к определенному адресанту (ср. обилие "последний", "писем" и т.д.). однако если первоначально Бродский стремился фиксировать позицию автора, в то время как местонахождение адресанта могло оставаться самым неопределенным (например: "Здесь, на земле..." ("Разговор с небожителем"), "Когда ты вспомнишь обо мне / В краю чужом... ("Пение без музыки"), то в зрелой лирике (сб. "Часть речи") потратив, фиксируется, как правило, точка зрения адресанта, а местонахождение автора остается неопределенным, а подчас и неизвестным ему самому ("Ниоткуда с любовью"). Особенно характерно в этом отношении стихотворение "Одиссей Телемаху" (1972), написанное от лица потерявшего память Одиссея: ...ведущая домой дорога оказалось слишком длинной, как будто Посейдон, пока мы там теряли время, растянул пространство. Мне неизвестно, где я нахожусь, что передо мной. (II; 301). Изучая пространство, Бродский оперирует не Эвклидовыми "Началами", а геометрией Лобачевского, в которой, как известно, параллельным прямым некуда деться: они пересекаются. И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут, но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут, тут конец перспективы. (II, 162). Пространство для поэта бесконечно, но это дурная, застывшая бесконечность, мумия. В этом самом "конкурсе перспективы" Бродский находит лишь пустой триумф бессмысленной бесконечности, место без ориентиров, в котором безразлично направление, в котором нет вектора. Ты не услышишь ответ, если спросишь "куда", так как все стороны света сводятся к царству льда. (III; 90). Пространство для Бродского - место пребывания вещей. Но вещь ведет псевдожизнь: притворяется существующей, а поэт ее разоблачает, обнаруживая в предмете его отсутствие: Стул состоит из чувства пустоты. ........................................... стоит он в центре комнаты столь наг, что многое притягивает глаз. (III, 147). Далее стул становится похожим на персонаж с картины Босха. Он одушевляется, но лишь для того, чтобы обнаружить иллюзорность своего бытия. Но это только воздух. Между ног коричневых, что важно - четырех, лишь воздух, то есть, дай ему пинок, скинь все с себя - как об стену горох. Лишь воздух. Вас охватывает жуть. Вам остается; в сущности, одно: вскочив, его рывком перевернуть. Но максимум, что обнаружится, - дно. Фанера. Гвозди. Пыльные штыри. Товар из вашей собственной ноздри. (III, 146). Так выясняется, что вещи еще хуже пустоты - она лицемернее чистого пространства, вакуума, нуля. Бродский наделяет вещь одним важным свойством - взаимодействием с пространством. Вещь, помещенной будучи, как в Аш- два-О, в пространство... пространство жаждет вытеснить... (III, 145). Таким образом, в конфликте Пространства и вещи ведь становится активной стороной: Пространство стремится вещь поглотить, а вещь - его вытеснить. Однако, поглощаемая Пространством, вещь растворяется в нем. Цикл "Новый Жюль Верн" начинается экспозицией свойств Пространства: "Безупречная линия горизонта, без какого-либо изъяна", которое сначала стирает индивидуальные особенности попавшей в него вещи: И только корабль не отличается от корабля. Переваливаясь на волнах, корабль выглядит одновременно как дерево и журавль, из-под ног у которого ушла земля... (II, 387). И, наконец, разрушает и полностью поглощает ее. Примечательно, что при этом само пространство продолжает "улучшаться" за счет поглощаемы им вещей: Горизонт улучшается. В воздухе соль и йод. Вдалеке на волне покачивается какой-то безымянный предмет. (II, 393). Следует отметить, что главное в вещи - ее границы (например, окраска). Это граница обладает двойственной природой - будучи материальной, она скрывает в себе чистую форму: ... Окраска вещи на самом деле маска бесконечности, жадной к деталям. (III; 35). Если основное в вещи - ее границы, то и значение ее определяется, в первую очередь, отчетливостью ее контура, той "дырой в пейзаже", которую она после себя оставляет. Следовательно, мир - это арена непрерывного опустошения, пространство, сплошь составленное из дыр, оставленными исчезнувшими вещами. У Бродского данная концепция перехода от материальной вещи к пустоте в пространстве, к чистым структурам соотносится с платоновским восхождением к абстрактной форме, к идее (35;201). Однако, несмотря на то, что философия Бродского обнаруживает платоническую основу, по крайней мере в двух моментах она прямо противопоставлена Платону. Первый из них связан с трактовкой категорий "порядок/беспорядок" "космос/хаос"; второй категорий "общее/частное" (63; 8). В противоположность Платону, сущность бытия, по Бродскому, проступает не в упорядоченности, а в беспорядке, не в закономерности, а в случайности. Именно беспорядок достоин того, чтобы быть запечатленным в памяти, ("Помнишь свалку вещей..."); именно в бессмысленности проступают черты бесконечности, вечности, абсолюта: ... смущать календари и числа присутствием, лишенным смысла, доказывая посторонним, что жизнь - синоним небытия и нарушенья правил. (III; 99). Я, как мог, обессмертил то, что не удержал. (II; 495). Бессмертно то, что потеряно: небытие /"ничто"/ абсолютно. С другой стороны, трансформация вещи в абстрактную структуру связана не с восхождением к общему, а с усилением частного, индивидуального: В этом и есть, видать, роль материи во времени - передать все во власть ничего, чтоб заселить верто- град голубой мечты, разменявши ничто на собственные черты. ... Так говорят "лишь ты", заглядывая в лицо. "Сидя в тени"; (III; 71). Только полностью перейдя "во власть ничего", вещь приобретает сою подлинную индивидуальность, становится личностью. Бродского интересует мир вещей, каждая из которых ценна, в первую очередь, именно своей неповторимой индивидуальностью, своей неповторимой индивидуальностью, своей случайностью и, следовательно, необязательностью [65; 11]. Здесь четко прослеживается одна из философем Бродского: наиболее реально не происходящее, даже не происшедшее, а то, что так и не произошло. Именно на этом уровне возникает у Бродского образ перехода Пространства во Время: "Ибо отсутствие пространства есть присутствие времени". "То, что так и не произошло," - подлинная жизнь, существует не в Пространстве, а во времени. К нему Бродский относится по-другому: Время больше пространства. Пространство - вещь. Время же, в сущности, мысль о вещи. Жизнь - форма времени... (III; 136). Поэт свидетельствует, что пространство для него действительно и меньше, и менее дорого, чем Время. Не потому, однако, что оно - вещь, тогда как Время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью всегда предпочтительнее последнее" (34; 83). Так устанавливается иерархия понятий, согласно которой время значительнее, но и дальше человека, безразличнее к нему. Припомнить себя человеку дано только в Пространстве: предмет, краска, запах, жест... У безразличного Времени человеческая память не может отвоевать и обжить хотя бы маленький уголок пространства. С точки зрения времени нет "тогда" есть только "там"; и "там", напрягая взор, память бродит по комнатам в сумерках, точно вор, шаря в шкафах, роняя на пол роман, запуская руку к себе в карман. (III; 59). Время представляет собой переход границы бытия: "время создано смертью" (II,162). Что не знает Эвклид, что, сойдя на конус, вещь обретает не ноль, но Хронос (II, 276). Взгляд во Время - это взгляд вверх, вглубь Вселенной, в смерть. Время есть мясо немой вселенной. Там ничего не тикает. Даже выпав из космического аппарата, ничего не поймаете: ни фокстрота, ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь. Вас убивает на внеземной орбите отнюдь не отсутствие кислорода, но избыток Времени в чистом, то есть - без примеси вашей жизни виде. (II; 322). В интервью Джону Глэду Иосиф Бродский сказал: "Более всего меня интересует - это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, т.е. это какое вот практическое время в его длительности. Это то, что происходит с человеком во время жизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует. С другой стороны, это всего лишь метафора того, что вообще время делает с пространством и миром" . (23; 140). Под действием времени происходит преображение человека и всего мира: Все, что мы звали личным, что копили, греша, время, считая лишним, как прибой с голыша, стачивает - то лаской, то посредством резца - чтобы кончить цикладской вещью без черт лица. (II; 457). Со временем вещь "теряет профиль" и, получив имя, тотчас становится немедля частью речи. Слова "пожирают" не только вещи, но и человека, редуцируя его до грамматической категории: от всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи. Следуя этой логике, следующий шаг - "переход от слов к цифрам" к знаку вообще, к иероглифу: ... туда, годе стоит Стена. На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф; Как любые другие неразборчивые письмена. (III; 64). Все эти топы свидетельствуют о глубокомысленной и опасной игре поэта со Временем, увлекающей его в необозримое Ничто: "Трансформация человека в вещь, в иероглиф, в число - это есть вектор в Ничто", - объясняет Бродский (85; 189). Этот выход в чистоту и абстракцию ведет к следующему описанию человека: слезою скулу серебря, человек есть конец самого себя И вдается во Время. Когда наблюдение ведется "с точки зрения времени", принятая человеком концепция мироздания оказывается несовершенной и требует замены принципа относительности, который поэт распространяет на все без исключения: "От всякой великой веры остаются, как правило, только мощи"; "от лица остается всего лишь профиль"; "от великой любви остается лишь равенства знак". Следовательно, время изнашивает, искажает, уродует и, наконец, вполне уничтожает не только вещи, предметы, человека, но и ценности, такие понятия, как любовь, одиночество, вера, смерть. Да и на этом Время не останавливается, идет дальше: оно стирает даже собственные следы: Время, текущее в отличие от воды горизонтально от вторника до среды в темноте там разглаживало бы морщины и стирало бы собственные следы. С точки зрения времени в мире существует только одна сила, способная противостоять разрушительному началу, способная придать пустоте, где "Время - вектор в Ничто", глубокий экзистенциальный смысл. Эта сила - слово, которое может защитить поэта, верно служащего языку. Таким образом, философские мотивы Бродского: человека и Бога, любви и ненависти, жизни и смерти, начала и конца, поданы в одной тональности, в одном ракурсе - "с точки зрения Времени". Для Бродского Время обладает позитивными характеристиками. В противоположность статическому Пространству, оно освобождает из-под власти неподвижности; однако одновременно Время и отчуждает "Я" от самого себя. Традиционно Время стремится к расширению до вечности. Категория вечности входит по-разному: через прямые и опосредованные исторические, библейские, мифологические реминисценции, аналогии с природным временем, путем снятия всякой маркировки времени. Что касается художественного Пространства, то оно содержит тенденцию безграничного расширения до охвата всей земли, вселенной, мироздания. По сравнению с художественным временем его роль в раскрытие идеи произведения вторична, но она аналогична роли Времени и с ней тесно взаимодействует. | |
| Просмотров: 1793 | Загрузок: 0 | | |
| Всего комментариев: 0 | |
Категории раздела
| Пушкин А. С. [79] |
| Лермонтов М.Ю. [50] |
| Гоголь Н. В. [47] |
| Достоевский Ф.М [45] |
| Толстой Л.Н. [59] |
| Салтыков-Щедрин М. Е. [11] |
| Чернышевский Н.Г. [2] |
| Некрасов Н. А. [17] |
| Островский А. Н. [26] |
| Грибоедов А.С. [19] |
| Чехов А.П. [40] |
| Тургенев И.С. [26] |
| Толстой А. Н. [4] |
| Куприн А. И. [5] |
| Твардовский А.Т. [1] |
| Блок А.А. [22] |
| Бунин И.А. [20] |
| Пастернак Б. Л. [2] |
| Шолохов М.А. [11] |
| Солженицын А.И. [8] |
| Булгаков М.А. [26] |
| Горький М. [31] |
| Есенин С.А. [16] |
| Маяковский В.В. [11] |
| Платонов А. П. [6] |
| Цветаева М. И. [2] |
| Ахматова А.А [12] |
| Гончаров И. А [17] |
| Бродский И. А. [10] |
| Разные [179] |
| Сопоставительное сочинения [47] |
| Сочинения на свободную тему [29] |
| Анненский И.Ф [11] |
Друзья сайта
Статистика